"Белорусская идеология антинацизма в охваченной культом коллаборантов Восточной Европе"

Специально для сайта «Перспективы»

Юрий Шевцов

Белорусская идеология антинацизма в охваченной культом коллаборантов Восточной Европе

Шевцов Юрий Вячеславович – политолог, директор Центра по проблемам европейской интеграции, Минск (Белоруссия).

Переоценка истории Второй мировой войны и сотрудничества с нацизмом стала стандартом почти во всех восточноевропейских странах. На этом фоне Беларусь как бы взяла на себя миссию защиты целой восточноевропейской традиции, подавляемой в регионе растущим национализмом, защиты морально-политических основ общеевропейской цивилизации, символом которых в ХХ веке стал Нюрнберг. Почему реабилитация коллаборантов оказалась невозможна в Белоруссии? Что представляли собой белорусские националисты, сотрудничавшие с нацистами? В чем корни самого феномена восточноевропейского коллаборационизма и его сегодняшней апологии? Не состоят ли они в типовых особенностях возобладавшей в Восточной Европе версии национализма, для которой даже история собственного народа сводится к истории узкого национально-ориентированного «кола», а все остальное, включая высшие универсальные ценности, вторично? И есть ли будущее у этой иррациональной и тоталитарной идеологии? Белорусский политолог Юрий Шевцов предлагает целую концепцию, объясняющую восточноевропейский культ коллаборационизма.

Далеко не всегда споры о трактовке исторических событий сохраняют общественную актуальность через 60 лет после самих событий. Вопрос о коллаборантах, то есть тех, кто сотрудничал с немецкими оккупационными властями во время Второй мировой войны, такую актуальность сохраняет.

Удивительно, что современные националистические движения в Восточной Европе тесно связаны с положительной трактовкой коллаборационизма. Где бы ни происходило усиление этих движений и где бы они ни приходили к власти – везде идет «переоценка» сотрудничества с нацистами. В Латвии и Эстонии меняется отношение к службе в Ваффен СС, в Украине героизируются Роман Шухевич и дивизии СС «Галичина», в среде белорусских националистов – создается своего рода культ Беларуская Краёвай Абароны (БКА) и т.д.

Этот процесс имеет несколько стандартных переходных фаз. Везде начинается антикоммунистическая компания с описанием жертв коммунизма; она обязательно переходит в характеристику действий коммунистов как геноцида данного народа; затем происходит приравнивание коммунистов к нацистам и, исходя из этого, убирается однозначно негативная моральная оценка коллаборантов. Следует описание зверств советских партизан и Советской Армии в ходе войны и положительно характеризуются действия части оккупационной немецкой администрации. Потом героизируются коллаборанты, ушедшие в леса после освобождения данной страны от нацистов. Послевоенное сопротивление коммунистам трактуется однозначно положительно.

Никаких отклонений от этого стандарта в националистических кругах Восточной Европы нет. Разница лишь в том, какие типы коллаборационизма героизируются. Белорусские, латышские и эстонские националисты предпочитают бойцов и командиров оккупационных формирований, которые до конца сражались на стороне немцев. Украинский национализм делает акцент на героизации УПА, созданной на базе ушедших в лес после Сталинградской битвы местных полицейских и военнослужащих украинского батальона 201-й охранной полицейской дивизии.

Несколько в стороне – польский вариант. В Польше немцы не создали заметных польских коллаборантских структур. Там функцию «стандартных» коллаборантов сегодня выполняет Армия Крайова (АК), которая сыграла в ходе войны незначительную роль, но по своей идеологии была очень похожа на остальные восточноевропейские «национализмы» той эпохи. Польский национализм при оценке войны ищет примирения с их трактовками, выстраивая систему взаимных «прощений» военных зверств и «понимания» коллаборантских устремлений.

Во всех восточноевропейских странах, кроме Беларуси (и Украины, где процесс еще не завершен), этот стандарт уже закреплен юридически в качестве единственной допустимой нормы в публичных высказываниях. Уголовное преследование за использование советской символики и отрицание «коммунистического геноцида» нацелено прежде всего на реабилитацию коллаборантского элемента в национальной истории. Причина понятна: основным моральным оправданием послевоенных коммунистических режимов в этих странах было участие местных коммунистов в борьбе с нацизмом. Все остальное – индустриализация, устойчивые национальные границы, развитие культуры и городов – производное от основного антинацистского посыла. По нему и наносится местными националистами идеологический удар в ходе «декоммунизации».

Отсюда и коллаборантский стандарт восточноевропейского национализма, пересмотр истории Второй мировой войны. Отсюда и парадоксальная готовность польских националистов искать взаимопонимания и взаимопрощения с украинскими или прибалтийскими, даже белорусскими националистами, несмотря на то, что коллаборанты в этих странах специализировались, помимо всего прочего, на уничтожении поляков.

В реальной политической практике реабилитация коллаборантов уже стала фактом во всех восточноевропейских странах, кроме Беларуси. Несколько разнятся темпы и глубина ревизии оценок и итогов Второй мировой войны. В Латвии и Эстонии этот процесс  развивался быстрее и зашел дальше, чем в Украине. Но в целом мы уже живем в ситуации, когда в большой группе европейских стран нацистская оккупация не рассматривается как абсолютное зло, а борьба с нацизмом вовсе не считается критерием блага.

В этом смысле государственная антинацистская идеология и сложившаяся национальная идентичность Белоруссии являются  не просто исключением. Беларусь как бы взяла на себя миссию защиты целой восточноевропейской традиции, подавляемой растущим в регионе национализмом. Утверждение авторитарного строя в Беларуси сопровождалось и в каком-то смысле освящалось усилением в государственной идеологии антинацистских акцентов и ослаблением собственно национальных мотивов белорусского антинацизма. Это закреплено даже в государственной символике, что особенно важно для авторитарной политической системы. Государственные символы требуют защиты. И как бы мало ни задумывался на этот счет средний белорусский чиновник, эффективность его работы будет оценена в том числе и по эффективности защиты им идеологии, освященной этой символикой.

День независимости Беларуси в ходе референдумов середины 1990-х годов был перенесен с Дня провозглашения Декларации о независимости 1991 года на дату освобождения Минска от нацистов. При этом она трактуется в соответствии с реальной историей именно как день освобождения столицы Беларуси Советской Армией. Не происходит никакого преувеличения значения партизанской войны, никакой адаптации истории партизанского движения к национализму, что бывало в послевоенной БССР. Беларусь подчеркнула не просто национальный момент, но антинацистскую миссию Советской Армии (в составе которой были и белорусские партизаны, и белорусы на фронтах), в целом спасительное значение для всех европейских народов разгрома нацизма.

Герб, флаг и гимн нынешней Беларуси также подчеркивают преемственность по отношению к символике советской, к БССР. Из этих символов только убраны собственно коммунистические элементы: надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и т.д.

В общем идеологическом контексте внутриполитической борьбы и выбора ориентации на союз с Россией, в то время как остальные восточноевропейские страны взяли курс на интеграцию в ЕС и НАТО, антинацистский акцент имел абсолютно прозрачный смысл. Кризис начала 1990-х годов в Беларуси ассоциировался с национализмом. А белорусский национализм, в отличие от всех остальных восточноевропейских националистических традиций, в ходе Второй мировой войны не породил заметной силы, которая бы воевала как против нацистов, так и против коммунистов. Белорусские националисты в подавляющем большинстве просто пошли на службу немцам. Партизанское же сопротивление было действительно массовым и велось под советскими лозунгами. После войны к власти в Беларуси пришла генерация участников партизанской войны. А белорусская националистическая диаспора на Западе оказалась в основном представлена коллаборантами, бежавшими вместе с немцами. Эта диаспора сохранила и передала коллаборантскую традицию белорусскому националистическому движению, возродившемуся в конце 1980-х годов. В самой же Беларуси реабилитация националистами «полицаев» была невозможна, потому что это вызвало бы резкое неприятие со стороны основной массы населения. У белорусских националистов не оказалось своей УПА.

 

* * *

Тесное сотрудничество именно белорусских националистов с нацистами в ходе Второй мировой войны имело свои причины. Не в каждой стране Восточной Европы национализм был изначально столь чужд народу, как в Белоруссии.

Складывался белорусский национализм в XIX столетии стандартно для «крестьянских» наций: в среде священников православной и католической церквей, а также среди мелкой шляхты возникло увлечение белорусским крестьянским «наречием» и обычаями, фольклором. Родились первые национальные произведения, мифология о «золотом веке» нации в средние века и литература на белорусском языке.

Некоторая особенность связана с тем, что белорусские националисты, в отличие от украинских или прибалтийских, не имели вне Российской Империи территории, которую могли бы превратить с помощью Австро-Венгрии или Германии в свой «Пьемонт». Своей Галиции или «Малой Литвы» с Сувалкией у белорусского национализма не оказалось. В играх Австро-Венгрии и Германии против России он был задействован гораздо меньше, чем, например, украинский национализм. Уровень русофобии и политической активности в белорусском национализме был ниже, чем у иных националистических течений в западной части Российской империи.

Зато в социальном плане белорусский национализм изначально больше ориентировался на крестьян, а политически был левее, чем национализм украинский, прибалтийский или польский. После создания БССР другая часть Беларуси – примерно половина территории, где крестьяне говорили на белорусских диалектах, – оказалась в составе Польши. В Западной Белоруссии становление белорусской идентичности среди крестьян слилось с ростом влияния коммунистических настроений, ненависти к полякам, симпатии к БССР. В 1920 – 1930-х годах эта территория была пространством борьбы между СССР и Польшей. Коминтерн и СССР создали на территории Западной Белоруссии обширную систему подполья, которое было организовано вокруг Коммунистической партии Западной Белоруссии (КПЗБ) – крупной автономной части Компартии Польши). Белорусские деревни были пронизаны ячейками КПЗБ. Подполье ориентировалось в основном на Минск и ГПУ (НКВД).

Другие белорусские организации в Польше не имели практически никакого влияния в деревне и представляли из себя кружки интеллигенции в городах с преобладанием польского и еврейского населения, в основном в Вильне (Вильнюсе). Эти небольшие группы вели свои политические игры, вступая в контакт с множеством политических структур, разведок и просто авантюристов из самых разных государств. Они могли одновременно сотрудничать с ГПУ, польской «Дефензивой» («Двуйка», 2-е управление разведки Польши, занимавшееся «защитой конституционного строя»), масонскими структурами, ориентированными на Францию и Британию, и абвером (разведкой нацистской Германии по линии вермахта).

В 1938 году Коминтерн распустил Компартию Польши и ее автономию – КПЗБ (составлявшую, вероятно, около половины всей КПП), а также Компартию Западной Украины (КПЗУ), обвинив их в перенасыщенности агентурой польских спецслужб. Это обвинение имело под собой основания, но была и иная причина: структуры КПЗБ занимали самостоятельную непримиримую позицию по отношению к нацизму. Это не всегда вписывалось в установки Москвы, маневрировавшей во внешней политике в текущих интересах государства. Руководители КПП (КПЗБ, КПЗУ), находившиеся в момент роспуска на советской территории, в основном были репрессированы. Но организации КПЗБ на местах, которые были связаны с СССР не через центры в Вильне и Варшаве, а напрямую, через Минск и НКВД БССР, под обвинения не подпали и сохранились. После вступления Красной Армии в Польшу 17 сентября 1939 года именно эти структуры подняли в тылу польских войск множество восстаний. В результате в 1939–1941 гг. бывшие члены КПЗБ в деревнях Западной Белоруссии репрессиям почти не подвергались, – наоборот, продвигались по службе. Их неформальный лидер Бронислав Притыцкий стал одним из секретарей ЦК КПБ, многие функционеры КПЗБ получили назначения на уровне областей, районов, населенных пунктов. Репрессии коснулись главным образом интеллигентских белорусских кружков в Вильне и других городах. Из числа националистов уцелели наиболее радикальные, пронацистски настроенные, изначально не искавшие контакта с советской властью, а сразу бежавшие в Германию, другие страны или ушедшие в глубокое подполье.

После нападения нацистской Германии на СССР первые партизанские отряды были созданы бывшими членами КПЗБ. Существует символическая дата: первый бой немцам был дан партизанами 28 июня 1941 года под Пинском, отрядом известного Василия Коржа. Позднее, в 1943–1944 годах, В. Корж создал самое многочисленное партизанское соединение в Беларуси. В Белостоке, Бресте, Барановичах, многих других городах Западной Белоруссии вплоть до 1943 г. подполье было представлено главным образом объединенными антифашистскими комитетами, основу которых составляли структуры бывшей КПЗБ. В 1943 г. они вступили в тесный контакт с НКВД (Белосток, Барановичи, Гродно) и ГРУ (Линьков, регион Бреста-Кобрина). В восточной части Беларуси антинацистское сопротивление достаточно быстро (уже с весны 1942 года) стало осуществляться под контролем Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД).

Национальная активность населения в Беларуси традиционно сочеталась с поддержкой им левых движений, в основном коммунистов. И найти там обширную политическую базу наподобие украинской ОУН нацисты не могли. Тем не менее, готовясь к войне против СССР, они произвели набор части уцелевших членов белорусских городских националистических групп в свои структуры. Центрами концентрации этих, как тогда говорили, «элементов» были Берлин, Варшава и Бяла-Подляска.

В Берлине находился Фабиан Акинчиц, бывший член КПЗБ, эволюционировавший в убежденного нациста. Убитый в 1943 году во время поездки в Минск советскими подпольщиками (по другой версии – конкурировавшей группировкой коллаборантов), Акинчиц был самым высокопоставленным белорусом в номенклатуре нацистской Германии. Он занял должность в министерстве пропаганды Геббельса и пытался выстроить белорусскую национал-социалистическую организацию.

В Варшаве и Бяла-Подляске под кураторством абвера были собраны группы националистов менее интеллектуального толка. Из них сформировали диверсионное подразделение, аналогичное батальонам «Роланд» и «Нахтигаль», созданным тогда же из числа украинских националистов. В белорусской националистической традиции его принято называть «Першы беларускi штурмавы звяз» (лидеры – Касмович, Витушка, Родька). После нападения на СССР нацисты использовали это диверсионное подразделение прежде всего для уничтожения остатков советcких войск и прежней администрации на оккупированной территории. Осенью 1941 года на его базе формировалась полиция в зоне контроля вермахта.

Когда был создан гебитскомиссариат Вайсрутения с центром в Минске, контроль над центральной частью Беларуси перешел в руки структур, близких СС. Под контролем вермахта осталась Восточная Белоруссия с городами Витебск, Гомель, Могилев, к ней же немцы отнесли Брянск и Смоленск. Часть белорусской территории была включена в состав Восточной Пруссии (округ Белосток), часть вошла в состав украинской Волыни, часть контролировалась литовской полицией.

Немцы не предусматривали никакой политической самостоятельности для Беларуси, не видели в белорусских националистах равноправного партнера и в договорные отношения с ними не вступали. Националисты были «классическими» коллаборантами, привлекаемыми для обеспечения интересов оккупантов на захваченной ими территории.

Со временем нацисты позволили коллаборантам создать Союз белорусской молодежи – крупную организацию в контролируемых оккупантами населенных пунктах, развернуть националистическую пронацистскую пропаганду, открыть начальную школу, использовать национальную символику. Белорусы были назначены на должности глав администраций и полиции основных городов на территории бывшей БССР. В их распоряжении оказался концлагерь в д. Колдычево возле г. Барановичи, где содержались и уничтожались в основном участники польского и советского сопротивления. 

Самым крупным проектом нацистов по использованию потенциала белорусского национализма стало создание формально 100-тысячной «Белорускай крайовай абароны» (БКА) – ополчения из крестьян, предназначенного для антипартизанских действий. На деле в БКА было мобилизовано около 60 тысяч человек, большинство из которых разбежалось. В 1944 году немцы пошли на учреждение особого органа самоуправления Вайсрутении – Белоруской центральной рады (БЦР) и согласились на проведение Всебелорусского Конгресса, формально полномочного провозгласить независимость Беларуси, а также на образование белорусской автокефальной церкви. Однако эти два важных акта совпали с операцией «Багратион» по освобождению Беларуси от нацистов и ничем существенным не завершились. Позднее были также созданы дивизии СС, считавшиеся белорусскими.

Почти все националисты-функционеры вместе с семьями летом 1944 г. покинули Белоруссию. Оставшиеся рядовые члены коллаборантских структур после освобождения Беларуси были в основном уничтожены либо высланы за пределы БССР. Впоследствии националистическая традиция коллаборантов закрепилась в среде белорусской диаспоры на Западе и в системе западной пропаганды против СССР (например, в редакции «Радио Свобода» и т.п.).

Наиболее известным подразделением, в рамках которого с лета 1944 года использовались белорусские националисты, была разведшкола (иногда именуемая батальоном) «Дальвиц» в Восточной Пруссии. Эта разведшкола должна была обеспечить развертывание в тылу Советской Армии повстанческого движения наподобие УПА, но с идеологией белорусского национализма. Однако почти все заброшенные в тыл Советской Армии группы были быстро выявлены МВД и уничтожены. Заметным явлением эти попытки борьбы против советской власти не стали. Тем не менее «Дальвиц» оказался культовым образом для современной белорусской националистической среды.

Главной особенностью белорусской коллаборации было тотальное сотрудничество националистов с немецкой администрацией. Группа ксендза Гадлевского в Минске, которая готовилась перейти к партизанской войне как против немцев, так и против советского подполья, была уничтожена немцами. В целом же националисты на своем Конгрессе летом 1944 года даже формально не провозгласили независимости Беларуси, на основании чего можно было бы выстроить хотя бы миф об их антинацистской линии. Не переходили белорусские националисты-коллаборанты и в структуры советских партизанских отрядов, как это делали коллаборанты русские («1-я антифашистская» партизанская бригада Гиль-Родионова под Лепелем и др.).

 

* * *

Антинацистский идеологический выбор в современной Беларуси имеет глубокие корни. Только он уберегает Беларусь от внутренней культурной дезинтеграции, консолидирует нацию. Это полностью выводит белорусскую идентичность и идеологию за рамки восточноевропейского стандарта. И дело не только в том, что в остальных восточноевропейских странах национализм с его ревизией итогов Второй мировой войны победил. Антинацизм в белорусской интерпретации сохранил свою направленную вовне функцию. Беларусь была освобождена от немцев Советской Армией и тем самым спасена. Этот постулат как бы дает Беларуси моральное право отстаивать правду о той войне перед кем бы то ни было. Антинацизм в такой интерпретации направлен не внутрь национальной культуры, чтобы подчеркнуть ее особенности и вокруг этих особенностей сформировать идеологию, как, например, в случае с антинацизмом у сербов. Для сербов война с нацистами была всего лишь одной из национально-освободительных войн в их очень богатой такими войнами истории. У белорусов же и в государственной символике, и в идеологии, и в массовой идентичности с этой войны как бы начинается все – жизнь, история, государство…

Кроме того, белорусский антинацизм – это своего рода остаток советской моральности, уцелевший в одной из бывших советских республик. И эта часть советской моральности – спасение Европы от нацизма вместе с союзниками – полностью разделяется в «старой Европе». Так что Беларусь входит в клуб культур, мыслящих категориями цивилизационной ответственности и морали. Современная европейская цивилизация родилась в Нюрнберге. Именно благодаря денацификации и разгрому нацизма стала возможна европейская интеграция и возник, например, ЕС.

Антинацизм облегчает Беларуси диалог с европейскими странами, но он же делает неизбежной идеологическую конфронтацию с восточноевропейскими соседями. Такая Белоруссия с ее ключевым для Восточной Европы местоположением – это не только препятствие для формирования антироссийского блока восточноевропейских националистических режимов, своего рода аналога Речи Посполитой. Антинацистская сильная Беларусь – это хранитель той версии общеевропейской культуры, той компоненты, которая была сокрушена в культуре, идеологии, идентичности Литвы, Латвии, Эстонии, Украины и ряда других стран в ходе декоммунизации местными националистами.

Восточноевропейские националисты – своего рода хунвейбины. Их миссия – разгромить «советскость» и ввести свои страны в ЕС на правах в общем-то второстепенных участников. Когда они начинают играть собственную игру, поднимая на щит обязательный для них культ коллаборантов, они покушаются на основу европейской цивилизации - Нюрнберг. Белоруссия же с ее антинацизмом сохраняет набор аргументов для вытеснения местного национализма в маргинальную нишу.

Исходя из белорусских реалий, можно ставить, например, украинскому национализму вопросы по УПА или дивизии СС «Галичина» в категориях, понятных Европе. Какую роль в ходе боевых действий антинацистской коалиции сыграла УПА? Почему, например, УПА препятствовала действиям Советской Армии, союзной войскам Британии, Франции и США, не давая ей парализовать транспортное сообщение немцев во время Курской битвы?  Или почему местная полиция в Латвии и Литве мешала советским партизанам парализовать местные железные дороги в интересах фронта под Ржевом? На каком основании героизируются силы, практиковавшие геноцид других народов, – прежде всего та же УПА?

Такие вопросы реанимируют антинацистскую традицию восточноевропейских народов в формулировках, которые не предусматривают возрождения коммунизма. Они подчеркивают громадную роль России на Востоке Европы и в Европе в целом, возвращают Россию в Европу в той ее части и степени, в какой Россия сохраняет свою антинацистскую позицию. В контексте самой Восточной Европы эти вопросы позволяют ввести страны региона в цивилизованное европейское пространство, из которого они выпали в ходе декоммунизации. Сам конфликт Беларуси и Европы в последние 15 лет – это в значительной степени конфликт Беларуси с восточноевропейскими националистами. Они лишь мимикрировали «под Европу», используя привычную далеким от восточноевропейских реалий французам или немцам демократическую риторику на тему белорусского авторитаризма. На самом деле антинацистская Беларусь просто фундаментально враждебна ценностям восточноевропейского национализма в его коллаборантской версии.

И вот тут мы подходим к еще одному аспекту проблемы. Почему восточноевропейские националисты массово пошли на коллаборацию в годы Второй мировой войны? Они же видели, что немцы не несут им освобождения. Провозглашение Степаном Бандерой еще летом 1941 года пронемецкой «независимой» Украины и разгром этой «независимости» нацистами – эпизод уже тогда хорошо известный. В той или иной форме нечто аналогичное повторилось в опыте всех восточноевропейских националистических движений. Почему они не строят национальную идеологию на апологетике определенных аспектов послевоенного периода и деятельности национал-коммунистов? Ведь национализм восточноевропейских народов имеет достаточно простую структуру, это национализм «языковый». Именно вокруг языка выстраиваются остальные элементы национальной консолидации – политика, образование, государство, экономика, даже национальная историческая мифология. Но именно язык и был в послевоенной Восточной Европе коммунистами сохранен, развит, защищен, даже распространен на новые территории. Что мешает нынешним восточным европейцам использовать в своей идеологии этот, кстати, антинацистский фундамент? Зачем им коллаборантский радикализм? Можно было бы их понять в начале 1990-х, когда была актуальной борьба с СССР и все еще сильными коммунистами. Но зачем это Латвии или Украине сейчас? Ведь этот путь связан, помимо прочего, с огромным риском вызвать раскол своей страны…

Скорее всего, перед нами тот тип восточноевропейского национализма, который настроен на сотрудничество с любым оккупантом, если он обеспечит главное: возможность развивать национальный язык и национальную мифологию в рамках группы «национально сознательной» («свидомай», «свядомай»…) интеллигенции. Дело в том, что у националистической политики, в дополнение к партиям, фракциям и группам, всегда был оригинальный политический субъект: «свядомае кола» – национально ориентированный круг интеллигентов, интеллектуалов, носителей создаваемой идеологии. Он, как правило, был невелик и напоминал своего рода секту, разбросанную по разным странам и местностям. Именно в нем вырастали узкие политические проекты. В ХХ веке, когда стали возможны тотальные войны и массовые репрессии с геноцидом по идеологическому принципу, над этими кругами, этими «матками» того или иного националистического движения периодически нависала угроза физического уничтожения. Конечно, диаспоральность, разбросанность общин «свядомага кола» дает какие-то гарантии для выживания, но националистическая спора может и погибнуть. Спасение «огня», «свядомага кола», «духа нации» и т.д. – это реальная цель любого восточноевропейского национализма во время мировой войны. Народ-носитель диалектов, конкретные политические партии и движения, личности – все они вторичны для такого национализма. Националист хранит верность прежде всего своему кругу – держателю национальной идеи.

Приноравливаясь к каждой «оккупации», национализм ищет возможности расширить свое «кола», распространить «огонь», выжить на «чужой войне» и решить по ходу частные вопросы национального строительства – например, уничтожить этническое меньшинство на своей территории. Для националиста этого типа гораздо важнее создать 4–7-летние «школки» на национальном языке со своими учителями, чем бороться за спасение населения от угона в Германию. Националист сам будет ловить молодежь и загонять ее в вагоны для скота, лишь бы его «колу» было позволено с оставшимися молодыми людьми заниматься национальным просвещением и «культурой».

 Это своего рода язычество, мышление категориями племени. Универсальные ценности становятся при этом вторичны и даже враждебны. Где происходит подобная аморализация, там неизбежны и массовые преступления. Национализм этого типа морально оправдывает любые преступления против иных народов и врагов своего народа, совершенные своими собственными «людьми».

Но такой национализм беззащитен перед лицом великих держав. Внутри восточноевропейских националистических групп всегда было и есть понимание, что реальная независимость может быть только дарована им великими державами. И всю свою политику националисты строили и строят отнюдь не на консолидации сил ради реальной войны за независимость и безопасность своей страны. Их политика – это всегда демонстрация великим державам своей способности к чему-то. Они осознают, что власть и государство они получат только в ходе решения какой-нибудь «конференции» или чьего-то «признания». Они чувствуют свою политическую слабость, но у них, как правило, и нет слишком больших амбиций.

Националисты претендуют на «этническую территорию», выделяемую по местным крестьянским диалектам. Она может быть обширна, но она всегда ограниченна.  Восточноевропейское националистическое государство, в отличие от нацистского или «имперского», основанного на универсальной идеологии, не имеет глобальной миссии. Его цель – замкнуться в своем пространстве и в своей культуре, как на хуторе. И «чтоб никто не мешал».

В Восточной Европе такой принцип реализовать почти невозможно в силу геополитических особенностей: очень большая Россия на востоке, отсутствие изолирующих отдельные народы географических границ, национальная чересполосица, вызывающая напряженность. Но как мечту этот вариант политики проводить можно. Восточноевропейские коллаборанты времен Второй мировой войны – именно такие мечтатели о независимом компактном или обширном национальном государстве, которое возникнет на руинах истощивших друг друга в войне империй. В этом их принципиальное отличие от национал-коммунистов и других национальных сил, воевавших против немцев в рядах партизан и национальных формирований на фронтах на одной стороне с Советской Армией.

То, что мы видим в Восточной Европе сейчас, – это порождение экспансии групп национально-ориентированных интеллигентов и активистов. Целью такой экспансии является не создание реально независимых государств. Эти люди хорошо понимают, что власть приходит не снизу, а дается извне. Большую политику они оставляют, как обычно, великим державам. Именно поэтому националистические движения в Восточной Европе легко отказались от претензий на ядерное оружие (Украина) и от создания сильных региональных группировок вокруг Польши, а сразу по приходе к власти в начале 1990-х годов устремились в Европейский союз и НАТО.

Это мировоззрение, точнее тип мышления, не является рациональным и не апеллирует к реальности всерьез. Оно иррационально, эмоционально, склонно к экзальтации и далеко от понимания ответственности даже за свой народ.

И потому конфликт между националистической и антинацистской традициями в Восточной Европе – это конфликт между своего рода сектами и рациональной гуманистической культурой. В принципе, «свядомые кола» – идеальный партнер для любого «оккупанта». От Советского Союза и национал-коммунистических традиций их отталкивала философия ответственности, на которой те базировались. Во время Второй мировой войны СССР вел войну всерьез, а националисты старались ее «пересидеть». СССР и союзники выиграли идеологическую войну против нацизма и осуществили после победы денацификацию Европы. Националисты к этой стороне относились без интереса, они и сейчас не особо задумываются о смысле денацификации и видят войну только через свои эгоцентричные «подходы». После войны национал-коммунисты занимались реальным государственным и национальным строительством, что тоже не укладывалось в мировосприятие националистического «кола». Зато разрушение собственных стран и экономик, которое национализм устроил в Восточной Европе в 1990-х годах, – абсолютно логичная политика этой иррациональной интеллигенции. Для них государственно освященный культ какой-нибудь УПА важнее сохранения самого государства.Основные восточноевропейские националистические «общины», «свядомые кола» существуют уже свыше 100 лет. Они то усиливаются, то ослабевают, внутри их мелькают разные идеологические увлечения и моды. Национальная история сводится для них, если отбросить «политику», к истории развития национально-ориентированного «кола». А для почти всех восточноевропейских «кол» эпоха сотрудничества с нацистами – это пора взлета, о которой, во всяком случае,  можно говорить в морально нейтральных тонах. Для националистической интеллигенции Шухевич или Побегущий (занимавшие разные командные должности в коллаборантских украинских подразделениях, второй – один высших офицеров в дивизии СС «Галичина») – вполне близкие и родные герои, всегда хранившие верность «свядомаму колу», то бишь выработанной в его недрах версии украинской идентичности, культуры и политики. Аморальность такого подхода непонятна этому «колу» в принципе. Приход националистов к власти всегда связан со стремлением как можно шире распространить не только свою идеологию, но и корпоративную историю с обычно неведомыми большинству нации героями и эпизодами. Культ коллаборантов мешает националистам в реальной политике, но такова их идентичность. Какие выводы можно сделать из всего этого? Прежде всего: то, что сейчас происходит в Восточной Европе, – преходяще. Взявшие власть в свои руки националистические круги слабы. Сильную систему безопасности своих стран и своей власти они не способны выстроить в принципе. Для них действительно важно распространение своего мировоззрения, а не реализация каких-то реальных проектов в какой бы то ни было сфере. Их идеология архаична и очень тоталитарна. Но они не могут удержать власть всерьез и надолго. Европейская интеграция и усиление России обязательно приведут к отторжению этой идеологии массами населения самих восточноевропейских стран, по отношению к которым националисты выступают, по сути, внутренними оккупантами, захватившими власть в момент смуты. Одним из элементов преодоления  культа коллаборантов выступает реинтеграция в Восточную Европу сохраняющей антинацистскую идеологию и идентичность Белоруссии. Демократизация Беларуси, отход от авторитарной системы очень тесно связаны с преодолением ее соседями – по сути, всей Восточной Европой – тенденции к ревизии итогов Второй мировой войны. Пока в Восточной Европе процветает своего рода неонацизм,  авторитарная система в Беларуси будет внутренне оправданной, ибо реальная ценностная конфронтация между этой страной и ее восточноевропейскими соседями очень велика и чревата кризисами.

http://www.perspektivy.info/oykumena/europe/belorusskaya_ideologiya_antinacizma_v_ohvachennoiy_kultom_kollaborantov_vostochnoiy_evrope_2008-9-29-51-17.htm